Калейдоскоп историй: 6 зарисовок о Великой Отечественной в рассказе мурманчанки

У каждого из нас свой образ войны. Для кого-то это калейдоскоп лиц, голосов и историй.

Автор City51 Надежда Фролова рассказала, с чем для нее связаны воспоминания фронтовиков о Великой Отечественной. 

Тридцать лет назад я была обычной ученицей средних классов мурманской школы. С момента окончания Великой отечественной войны в те годы еще не минуло и полвека. Тогдашние ученики, мои сверстники, о войне знали не только из книжек, но и из рассказов родственников и очевидцев. Те, кто уходил на войну юными и те, кто был рожден в годы войны и сразу после нее, нам, детям, казались дряхлыми стариками, но, по сути, таковыми не являлись.

Мы, пионеры и октябрята, встречались с ветеранами часто и слышали их живые рассказы. Реагировали по-разному. Наверное, многое зависело от рассказчиков. Кто-то говорил много, витиевато, даже пафосно, но отклика в детских душах не находил. Некоторые же, смущаясь и путая слова, оправдываясь тем, что на публику говорить не приучены, но оставляли неизгладимый след в памяти своих маленьких слушателей.

Узнавать о войне было интересно. Но при отсутствии жизненного опыта как-то не получалось примерить эти рассказы на себя. Воспринимались они, как детские страшилки, передающиеся из уст в уста и обрастающие невероятными подробностями. Сейчас я жалею только о том, что не фиксировала имена рассказчиков. Как-то не думалось в нежном возрасте о том, что через много лет этих людей просто не станет. Они казались такими… вечными, что ли. Да, многие из них имели увечья и ранения, но так искренне улыбались нам, детям и так звонко звучали их голоса, что и не думалось о том, что когда-то от этих людей останутся лишь смутные воспоминания.

После, уже став взрослым человеком, я постоянно встречалась с ветеранами. То интервью брала, то на концерте, приуроченном к очередной торжественной дате, встречала. Это сейчас я вспоминаю, как старательно готовилась к торжественным концертам и подбирала слова, которые коснутся их сердец. Вспоминаю и думаю – зачем? Не нужно было говорить, нужно было слушать! Это они, ветераны, должны были рассказывать нам, потомкам, о войне.

А ветераны слушали. Улыбались, плакали даже. С каждым годом их ряды редели. Все чаще за столиками в творческих гостиных местных Домов культуры оказывались уже не участники военных действий, а дети войны, труженики тыла, строители послевоенного Мурманска. Они не менее интересно рассказывали о своей жизни, делились проблемами и пели хором нестареющие военные песни. Но это были уже люди, которых война задела вскользь, по касательной, лишь оцарапав сердца своей когтистой лапой.

Сегодня мне стыдно. Стыдно, что не запомнила имен, не сохранила аудиозаписи их затихающих голосов, не скачала в отдельную папку фотографии. Не уберегла. Но в моей памяти, словно в калейдоскопе, крутятся их истории. Всплывают обрывками, переплетаются, сбивая меня с толку. Я помню накрытые бархатными скатертями столы, пожелтевшие фотографии, зацветающий лимон на подоконнике, медали на парадных кителях, нарядные кружевные накидки на подушках, поздравительные открытки из военкоматов, слезы на морщинистых лицах. Эти обрывки воспоминаний для меня и есть моя картина войны.

Мой дед

Дедушка рассказывать про войну не любил. Если и делал это, то всё с шутками-прибаутками, каждый раз добавляя к рассказу несуществующие забавные подробности. И тоже на войну ушел, не дождавшись совершеннолетия, оставив дома мать с целой оравой сестер и братьев. Но главную его историю я все-таки и услышала, и даже зафиксировала.

Помню, как несколько вечеров подряд я, тринадцатилетняя, записывала в тонкую ученическую тетрадь её подробности. Дед на несколько дней вдруг стал сговорчивым и, пусть и неохотно, но на мои вопросы отвечал. В то время я еще не знала, что свяжу свою жизнь с журналистикой. Поэтому из всего услышанного родились стихи.

Девичья вина

Писала девушка солдату,
Писала письма на войну.
А он читал, сверяя даты
И письма нравились ему.
Она писала: "Здравствуй, Петя!
Как, расскажи, твои дела?
Один ты у меня на свете,
Скорей бы кончилась война!"
Он писем ждал, как ждут, наверно,
Зимой холодною тепла.
Но связь работала прескверно,
Вы ж понимаете - война!
Осколком мины ранен в ногу
Под Сталинградом, в сентябре.
Спасибо землякам и Богу,
Что жить остался на земле.
А время шло. Лечился в Томске,
Раненье всё ж - не ерунда!
Деревья детства отголоском
Шептали: "Горе - не беда".
Пришло письмо. Открыл, читает.
В нём: "Здравствуй, КОЛЯ, как живешь?
Люблю тебя и так скучаю,
Но ведь войну не проведешь!"
А адрес на конверте точный -
Бригада, рота, полк и взвод.
Но веет холодом от строчек+
И понял всё Сергеев Пётр.
Она двоим писала сразу,
Искала выгоду, и вот -
Не тот однажды написала адрес,
Не Коля получил письмо, а Пётр.
Любовь прошла, осталась боль глухая.
И шёл он с этой болью по войне,
Порою в пекло самое пихаясь,
По нестерпимой девичьей вине!

Санитарка с голубыми глазами

Старик лежал на несвежем белье и щурил подслеповатые глаза. Он был очень слаб, говорил с трудом. Не знаю, кто отправил нас, пятиклассников, с тимуровской помощью к этому ветерану. Дверь в квартиру была не закрыта. Брать в скромном жилище было нечего, а сам открыть дверь посетителям старик не мог, он уже и с кровати-то не вставал. Помню тяжелый запах лекарств и горькие вздохи соседки, хлопотавшей на кухне – соседи старика одного не оставляли и каждый помогал, чем мог.

Его не интересовали незатейливые продукты, принесенные нами. Он хотел поговорить. Конечно, он называл и род войск, и места, где служил, но запомнилось мне из всего рассказа только одно обстоятельство.

"Глаза у этой санитарки, что меня, раненного, с поля боя вынесла, были голубые. Не знаю, как ее зовут, но таких синих глаз я больше в жизни не видел!",  – старик прикрыл свои полупрозрачные, уже практически лишенные цвета глаза и словно провалился в забытье.

- Как же вы, дедушка, запомнили, какие у нее были глаза? - недоумевали мы, нервно елозя на неудобных деревянных табуретках. - Вы же ранены были, больно Вам было.
- Нет, ребята, такое забыть невозможно! Глаза у нее были голубые! Как небо после дождя.

Письма с войны

В моей семье служил не только мой родной дед, но и другие родственники. Саша, брат дедушки, с фронта не вернулся, а его жена так и прожила всю жизнь с семьей моего деда, в отдельной маленькой комнате, на стенах которой были развешаны черно-белые фотографии. Молодые, беззаботные парень и девушка, белозубо улыбаясь, не сводят глаз друг с друга.

Юношеская припухлость щек, блеск в глазах, озорные горошки на ситцевом платье молодой супруги! Они только поженились, у них все еще впереди… Могло бы быть, если бы не началась война… Саша ушел на фронт и писал письма своей молодой супруге Тасечке.

Каково же было моё удивление, когда после смерти бабы Таси, как мы ее всегда называли, в крошечной этой комнатенке, среди документов, вырезанных из газет советов по домоводству и поздравительных открыток мы нашли письма Саши. Откуда у простого деревенского парня такой высокий слог? Откуда такая уверенность в скорой победе? И как же должна была мужа своего любить и ждать Таисия, со временем превратившаяся в сухонькую старушку, но так и не вышедшая повторно замуж. Ведь не видела она своего супруга мертвым, а значит, носила надежду в душе.

На коричневой от времени бумаге, затейливо сложенной в треугольник, явно просматривались следы от слез. Сколько раз Тася плакала над этими весточками из прошлого, уже и не сосчитать. Среди описания армейских будней и приветов родным полные гордости за свою страну слова: «Ни шагу назад! Враг не пройдет! За нами Москва! За нами Россия!».

Я за Родину воевал!

Ветеран был бравым – парадная форма, военная выправка, короткие четкие фразы. Рассказал, как ушел воевать, будучи пацаном лет семнадцати. Уж не знаю, как им удавалось обмануть военкомат, но многие уходили на фронт, добавив к реальному возрасту год – полтора. Наверное, сотрудники военкоматов закрывали глаза на явное несоответствие. Время такое было, не до сантиментов.

- Скажите, Вы вот так рвались на войну. А зачем? За что Вы шли воевать?
- Я воевал за Родину! – на породистом лице старика не дрогнул ни один мускул.
Я недоверчиво поморщилась – как же, за Родину! У меня сыну семнадцать, так он второй носок самостоятельно с трудом находит и в магазин идет только при условии, что сдача достанется ему, а тут такое рвение!
- Ну, постойте! Родина — это, конечно, прекрасно! Но вот Вам же семнадцать было. У вас мама была, друзья, семья, девушка любимая, - я, как могла, старалась скрыть свое недоверие.
- Я. За. Родину. Воевал.

Двадцать минут на сон

На момент нашей встречи он выглядел, как старик. Крепкий такой, плечистый, словно дуб на опушке леса. Будучи совсем юным, нес службу под Североморском. Основной обязанностью поначалу было расчищать ото льда территорию аэродрома. Труд физический, тяжелый. Когда шли бои и нужно было обеспечивать участие в них наших самолетов, приходилось обходиться без сна несколько суток. Но среди бойцов существовало негласное правило: если кто-то из товарищей заснул, неважно где, над документами ли или прямо на зеркальной поверхности льда на взлетной полосе – двадцать минут не будить!

Эта картинка так и стоит у меня перед глазами: свернувшийся калачиком паренек в белом тулупе лежит на льду, крепко сжимая в руке черенок лопаты, а над ним взлетают в небо военные самолеты.

Чугунок из старого дома

А это уже не моя история. Мне ее коллега поведала. История интересная, даже с налетом мистики. И тоже про письма. Письма, которые обнаружили на чердаке дома 1929 года постройки в деревне Белая Каменецкого района в республике Беларусь новые хозяева, купившие постройку в 2014 году. Желая привести в порядок чердак, начали рухлядь выбрасывать. Чугунок, заполненный мелом, при падении разбился, и под ним обнаружились письма двух братьев.

«Привет с фронта, дня 27 ноября 1944 года.

Здравствуйте, дорогая мама, сестрица Еленка и братец Сережка. Посылаю вам свой сердечный привет и от души желаю всего наилучшего. Я получил ваше письмо, за которое сердечно благодарю. Многое узнал о вашей жизни и вообще о наших родных.

Нахожусь на фронте у Восточной Пруссии в артиллерийских войсках. Благодаря Господу Богу, пока еще жив и здоров. Бьем ненавистного врага в его собственной берлоге. Я получаю письма от Володи Панько, он остался в Брянске, пишем друг другу и тем веселим свою солдатскую жизнь».

«6 мая 1945 г. Я все еще жив и здоров, чего и вам желаю от Господа Бога. Нахожусь в городе Пилау на побережье Балтийского моря. Закончили Кенигсбергскую операцию. После жестоких боев сейчас отдыхаем. С радостью ожидаем окончательного разгрома фашистско-немецких войск, чтобы счастливо вернуться домой, к родным».

Что тут мистического, скажете вы? А хотя бы то, что письма, которым более семи десятков лет, сохранились. И еще более невероятным кажется то, что спустя год после обнаружения нашелся родной сын фронтовика, который в годы войны отправлял эти письма родным. И не где-то нашелся, а в нашем родном северном Мурманске!

Когда я спрашиваю свою дочь-подростка, что та знает о войне, она, не задумываясь, отвечает: «Я знаю, что война – это страшно!». А у самой глаза улыбаются. И я улыбаюсь ей в ответ. Пусть будет так, моя дорогая, что ты узнаешь о войне только по книгам, фильмам, песням, стихам и параграфам в учебнике истории. Потому что у детей военного времени выбора не было. Им пришлось столкнуться с войной лицом к лицу, без какой-либо подготовки. И они приняли вызов! Исправляли дату рождения в документах, чтобы отправиться на фронт, вставали вместо взрослых к станкам, чтобы обеспечить армию всем необходимым, возлагали на себя обязанности главы семьи, потеряв кормильца.

У каждого из нас свой образ войны. У меня это калейдоскоп лиц, голосов, историй. Мой личный вернисаж, мое не проходящее чувство вины. Моя война.

Автор: Надежда Фролова

Также читайте: от героев былых времен: фронтовики глазами детей послевоенного Мурманска.